Гипотеза травматизации. У пациента присутствует поражение первоосновы личностной идентичности, его Самости. О дефиците идентичности, он прямо и ясно сумел сказать лишь через 2 года терапии – «внутри меня пустота, я не знаю кто я такой». Само появление пациента в терапии можно объяснить тем, что его истинная Самость проявилась как хорошо организованный и непрерывный процесс, вторгшийся в Эго мощным энергетическим потоком, потрясшим всю его личность в виде нестерпимого для него психосоматического дискомфорта.

Один из основных страхов пациента – быть подавленным архетипическими энергиями и оказаться во власти воли, с которой неспособно справиться его Эго. Переживание истинной Самости воспринимается им как угроза существованию Эго. Еще один страх перед Самостью – быть брошенным и покинутым, «поскольку я настолько велик и омнипотентен, что никто рядом со мной не выдержит моего сияния». Следующий страх– «мне завидуют, настолько я неординарен и талантлив», за этим стоит зависть и сокрытие собственных достоинств от самого себя, т.н. "внутреннее воровство".

Установка в отношении Самости у пациента не имеет видимого намерения и цели. Для него это что-то безграничное, иррациональное, непознаваемое и неопределимое в координатах пространства и времени, что может сопровождаться сильной тревогой.

Именно поэтому для этого пациента столь важно то, что Самость – архетип целостности и центральный организующий психический фактор. Для него необходимо противопоставить реалистическую природу Самости инфляционной или грандиозно-эксгибиционисткой форме с присущими ей абсолютно нереалистическими установками, совершенно неподходящими для отражения его Эго.

Самость у пациента не является, к сожалению, внутренним руководящим центром, энергии которого могут находить символическое выражение. Можно предположить, что на ранних этапах его жизни произошло смешивание Эго и динамики архетипов (т.н. преждевременное conjuctio), что привело к монструозности. В результате он не обладает нуминозной энергией архетипа, а вместо этого содержит в себе лишь его усиленную заряженную копию.

Отсутствие подлинности того, что должна выражать такая самость проявляется в астенизации, отсутствии энергетических ресурсов, которые в критический момент жизни, в ходе его семейного конфликта так ему были необходимы. Его грандиозная самость защищается от истинной Самости, т.к. не способна выдержать такого напряжения. Ключевой момент здесь в том, что пациент защищается не только от внешних объектных отношений, но и от внутреннего мира и связанной с ним архетипической реальности. Оба мира для него огромная угроза. Самость (как цель терапии) способна направить на путь обретения смысла и подлинных внутренних ощущений. Лишь это может вернуть пациента к переживанию своей жизни, вместо гнета постоянного ощущения приближающейся смерти (о чем также постоянно фантазирует пациент, опасаясь внезапной смерти и мечтая о технологическом бессмертии).

В отношении его верны утверждения Юнга и Ницше о дегенерации как существенном искажении жизненного пути, т.к. окружающая среда была слишком враждебна, и его Самость не смогла проявиться в младенческом возрасте. Причины травматизации и в том, что пациент был нарциссически катектирован матерью, игнорировавшей то, что ребенок имеет свой самостоятельный центр жизни и активности, требуя одновременно понимания, уважения, отклика и любви.

Пациент был использован матерью-психотиком для подтверждения собственного бреда с исключением окружающих объектов, приданием им зловещего, преследующего смысла. Травмированная мать (дочь алкоголика), искала у своего ребенка понимание и отражение, которого сама не получила. Поэтому пациент для предотвращения разочарования и дефицита в жизни матери, отвергает и теряет себя. Вследствие расщепленного материнского комплекса и отсутствия мужской идентификации у него присутствует промискуитет и раздутая псевдомаскулинность. Его сценарное инфантильное решение - «я должен быть исключительным», для чего необходимо отвергнуть злобу и грусть и инвестировать свою энергию в поддержание фальшивого образа с предпочтением власти перед удовольствием. Отсюда следует. что приятные чувства могут появиться только вторично и искусственно, если окружение одобрит сконструированный образ и понятия. Репрессированное переживание радости заменяется интеллектуализированной эйфорией. Одновременно фальшивая презентация бессознательна и отрицаема. Фальшивая презентация сопровождается зависимостью от успехов, педантизмом, омнипотенцией, гордыней и излишней требовательностью вместе с эгоцентризмом.

Присутствует обостренная чувствительность к стыду и унижению, ипохондрия, разнообразная, малопонятная интернистам психосоматика, символизируемая в терапии, ничтожность, самообесценивание, изоляция, депрессия, инертность и снижение работоспособности. Проявление истинных личностных моментов знаменуется ощущением пустоты, никчемности, паники, с переживанием несостоятельности и ментальными затруднениями вплоть до псевдотупости. Пациент демонстрирует архаическую жажду нового сближения, слияния, близнецовства, отражения и идеализирующего перенесения, чувства ярости и боли от отсутствия эмпатичного понимания со стороны окружения. Терапия направила его на поиски и развитие истинных идентификаций, амбиций и идеалов.

Личностный профиль включает инфляцию по отношению к себе и желание собирать психологическую дань с других, дефицит эмпатии в поверхностной эмоциональной жизни. Легко появляется сильная тревога и тоска, как только заканчивается «свет» внешнего источника для подпитки его самооценки. Во внутреннем мире этого пациента велика роль зависти, ярости, ненависти. Ему не хватает ощущения грусти и скорбного сопереживания, главная личностная черта – отсутствие способности к полноценному выражению и переработке депрессивных реакций. Он не переживает подлинной грусти от потери человека, которого ценил. Смотрит на других людей как на «теневые» объекты - одни из них – потенциальная «еда», других он уже опустошил и обесценил. Такое же отношение и к терапевту – «я к вам внедрюсь, и вы мне станете неинтересны».

Общие установки к людям компульсивны - либо привлекает и задабривает, либо боится и избегает. Возникает образ голодной, яростной, пустой самости, наполненной бессильным гневом вследствие фрустрации с отстранением от мира, который кажется наполненным им такой же ненавистью, местью и преследованием, как и то, что находится внутри него. Сны и интериоризированные представления об объектах безжизненны, выхолощенны – «разумные роботы на далеких планетах, компьютерные схватки и пр.». Чтобы обезопасить себя от переживаний зависти пациенту приходится обесценивать все, что достается от других. С одной стороны он испытывает сильную потребность в других, с другой стороны не может признать их ценность, т.к. это пробуждает огромную зависть. Псевдосублимационный потенциал дает адаптацию, удовлетворяет амбиции и привлекает восхищение окружающих.

Одна из версий формирования такой характерологической деформации - возникновение «монолитной» структуры в раннем детстве в результате регрессивного слияния образа самости с образами объектов, что выполняет защитную функцию. Отсюда вытекает утрата способности относится к окружающим как к реальным людям с феноменами аддикции и садизма. Переживание пустоты и депрессии указывают на истощение Эго, которое должно себя защитить от интенсивного голода, ждущего удовлетворения от внешнего источника.

Идеализацию и возвеличивание можно рассматривать как защиту от переживания зависти, а фрагментацию – как продукты самостного распада. Присутствуют склонность к разрушению и инфантильная сексуальность. В процессе развития идеализированного родительского образа дефицитарность его структуры приводит к отсутствию контроля над влечениями, что проявляется в нарушениях поведения. Поэтому терапия шла путем наращивания психической структуры с помощью последовательных интернализаций в процессе переносов-контрпереносов в системе отношений самость-объект.

В ответ на ранние травмы личность пациента «похоронила» свою настоящую аутоэкспрессию и заменила ее высокоразвитым компенсаторным Self. Во взрослом состоянии пациент использовал других для поддержки, укрепления и придания значительности фальшивым частям личности, что усиливало его же зависимость, т.к. фальшивые компоненты не могут стать автономными и не приносят удовлетворения. Этот механизм поддерживает и садистичность пациента. Принципиальный положительный сдвиг в терапии появился лишь при распознавании и укреплении истинного собственного самосознания в противовес ложным внешним проявлениями силы, компетентности и счастья. Терапия подкрепляла силу Эго, хрупкого, ослабленного, лишенного наблюдательной функции для переживания глубины собственной ничтожности, фальшивости и отчаяния.