Психическая травма обозначается часто в бытовом понимании как какое-то шоковое событие, которое произошло в детстве («собака испугала») с выраженным последующим влиянием на жизнь взрослого человека.

Но травма продолжает оказывать влияние не прямым («продолжает собак боятся»), а опосредованным путем. Ее сценарий разворачивается именно потому, что ребенка вовремя не поддерживают. Ему, как правило, никто не объясняет, что именно с ним произошло «из лучших побуждений» - как он там оказался, как развернулась ситуация, что, для чего, зачем… Взрослому вообще может казаться, что ситуация нейтральная, и ничего особенного не произошло, а ребенок все это забудет, не запомнит и т.д. И ребенок как бы «впитывает» в себя ситуацию, но переработать, «переварить» ее, интегрировать в психику он не может. Он остается с этим без поддержки, более того, он может быть, судя по реакции взрослых, даже виноват в том, что оказался в травматичной ситуации. Каким образом обратиться к взрослым за поддержкой и разьяснением ребенок тоже не умеет и не знает.

В результате возникает «раскол», расщепление на «плохую» и «хорошую» части. При этом концепция «Я – Плохой» для ребенка, а затем и взрослого– это естественно, принимаемо, объяснимо, понятно, привычно, знакомо и так далее. А концепция «Я – Хороший» –практически не воспринимается. При этом часть целого Я, которая «Плохая» воспринимается, как Целое Я. («Я –тотально плохой»), и с ней есть контакт и диалог. «Хорошая часть» не воспринимается, часто не осознаётся или отрицается. Отрицание своего позитивного наполнения нередко становится инсайтом для самого клиента в терапии, знающего и чувствующего только свою «негодность».

Варианты переживаний ребенка в зависимости от реакции родителей:

• При бурной негативной, запретительной реакции при получении травмы-убеждение-«Я – плохой, наносящий вред и ущерб своим родителям, заставляющий их испытывать отрицательные эмоции из-за меня». Закладываются чувства вины и стыда на многие годы вперед;
• при отсутствии какой-либо реакции, комментария, поддержки, обьяснения происходит разделение, диссоциация-травматическое событие было само по себе, а страх и боль вследствие него – отдельно от него. «Мостик» между ними с помощью взрослых не налажен, источник страха и боли не обозначен.
• при полном игнорировании происшедшего ребенок чувствует, что он вообще не находится в поле зрения родителей. Навык отреагирования боли и страха с помощью коммуникации, жалобы не формируется.

В любом случае, ребенок остается наедине с непонятными событиями и информацией, «впитал» «что-то неперевариваемое» и неясное. И он же оказывается в этом виноват, получая закладку своей «плохости».

Травму определяет во многом именно особенности проницаемости ее границ. Аффективное негативное содержание травмы может свободно выходить за ее пределы, создавая психосоматические симптомы, ретравматизируя человека. И пока человек лечит эти симптомы, пытается устранить последствия, травма продолжает свое как бы самостоятельное существование. Потому, что «из вне» границы травмы – непроницаемы. И как бы не старался человек сознательно пробиться за к содержанию своей психотравмы, его усилия обречены на неудачу, поскольку сознание чаще всего вообще не в курсе наличия травмы вследствие защит вытеснения и отрицания. Они работают также во многом из-за страха и большого уровня тревоги – человек переживает интуитивно опасность соприкосновения, столкновения со своей травмой-опасность дезинтеграции, психоза. Поэтому выросший ребенок продолжает получать поток аргументированной информации о своей «плохости» из внутреннего и внешнего мира через проективные механизмы. А вот проявления собственной позитивности не осознаются и отрицаются. И через границы травмы не проходят.

Работа со специалистом и обеспечивает «проницаемость» «зоны» травмы за счет своих «рабочих инструментов», контакт и интеграцию частей целостного Я человека.